Зигмунд Фрейд

«Основной пациент, который занимает меня, – это я сам», – утверждал Зигмунд Фрейд. Он мог бы изучать медицину в анатомическом театре одного больного имени самого себя. Более нездорового человека трудно вообразить! Тиф, радикулит, оспа, депрессия, аритмия, фобии, неврастения, мигрень, писчий спазм, хронический насморк, запор, ревматизм, пристрастие к никотину и кокаину, рак – вот далеко не полный список недугов, которыми в разное время страдал отец психоанализа. Требование древних к врачу «Исцелися сам!» писано явно не для Фрейда. Зато он идеальный представитель своей профессии с точки зрения Платона, считавшего, что «настоящему доктору, стремящемуся усовершенствоваться в своем искусстве, следовало бы испытать все болезни, которые он намеревается лечить, все случаи и обстоятельства, на основании которых он должен принимать решения».

Австрийский психиатр Зигмунд Фрейд (1856–1939) родился во Фрейбурге (ныне Пршибор в Чехии). В 1990 году одна из центральных площадей его родного города была переименована в площадь Фрейда. Отец будущего ученого и мечтать не мог о такой чести. Он торговал шерстью, причем себе в убыток. Когда дела зашли в тупик, семья переехала сначала в Лейпциг, а затем в Вену. Зигмунду тогда исполнилось 4 года – к тому времени корни психических расстройств и физических недугов уже были заложены в его подсознании. Обстановка в доме порой казалась невыносимой. Отец Фрейда был на 20 лет старше матери и отличался жестким, властным характером. В детстве Зигмунд испытывал к нему любовь, смешанную со страхом и ненавистью, а к матери, женщине мягкой и заботливой, – сильную привязанность. Впоследствии он назвал такое отношение эдиповым комплексом (неосознанное желание ребенка безраздельно обладать родителем противоположного пола и устранить родителя одного с ним пола). Более того – Фрейд автоматически распространил этот комплекс на всех детей, хотя далеко не каждый из нас воспитан отцом-тираном и мягкотелой матерью.

И вот что удивительно: теория психоанализа, основанная на частных фактах из жизни ее создателя, получила широкое распространение во всем мире несмотря на то, что самому Фрейду так и не удалось восстановить душевное равновесие и психическое здоровье этим методом, а ведь он разрабатывал его в первую очередь для себя лично! Когда Фрейда пригласили выступить с лекциями в американском университете имени Кларка, он заявил: «Эти люди (американцы. – Прим. ред.) не подозревают, что я принес им чуму», – и был абсолютно прав!

Зараженные вирусом психоанализа врачи и пациенты с маниакальным упорством разбирают по косточкам буквально все – от собственных снов и оговорок до поведения мультипликационных героев. Например, привычку Винни-Пуха считать и безмерную любовь к меду объясняют навязчивыми идеями, суетливость Пятачка – комплексом повышенной обеспокоенности, любовь Кристофера Робина к животным – склонностью к зоофилии и родительской заброшенностью, а почти полное отсутствие женских персонажей (за исключением мамы кенгуру) в книге и на экране – нетрадиционной сексуальной ориентацией авторов, которая спрятана глубоко в подсознании.

Еще один комплекс, впитанный Фрейдом с молоком матери, – вера в собственную исключительность. Зигмунд с детства проявлял незаурядные интеллектуальные способности. Близкие признавали особую одаренность мальчика, который в течение 10 лет между смертью одного своего брата и рождением другого занимал выгодное положение единственного сына. Им гордились, на него возлагали надежды. Всего в семье было 7 детей, но только обожаемому Зигмунду выделили отдельную комнату и керосиновую лампу. Остальные домочадцы ютились в тесноте и пользовались свечами. Даже пианино, на котором по очереди занимались музыкой его сестры, было удалено из квартиры, чтобы не мешать юному гению. Фрейд блестяще окончил гимназию, причем на год раньше сверстников, и решил стать ученым по примеру Чарльза Дарвина. В 1837 году юноша поступил на медицинское отделение Венского университета. Однако карьера практикующего врача не увлекала его – он надеялся посвятить жизнь науке, причем выбрал довольно оригинальный предмет для исследований – кокаин. Зигмунд был уверен, что нашел уникальное лекарство, которое прославит его имя в веках – своего рода панацею от всех болезней. Он написал несколько статей о благотворном эффекте кокаина при зубной боли, расстройстве желудка, морской болезни, переутомлении, депрессии и… лечении пристрастия к морфию.

Действие кокаина Зигмунд с энтузиазмом испытывал на себе, приписывая ему исцеление от тифа и ишиаса (пояснично-крестцового радикулита), и своем друге-морфинисте – профессоре Флайшле фон Марксове. При вскрытии тот повредил себе большой палец и занес инфекцию. Палец пришлось ампутировать, но он продолжал доставлять невыносимые страдания бедному профессору – медики называют подобный феномен фантомной болью. Фон Марксов спасался от них морфием и вскоре стал законченным наркоманом.

Фрейд прописал ему кокаин, и уже через несколько дней пациент попал в зависимость и от этого наркотика. Дело кончилось белой горячкой – несчастному казалось, что по его телу ползают змеи! Хотя страдания друга были ужасны, случившееся не стало моментом истины для Фрейда. Он продолжал употреблять кокаин и посылал небольшие дозы своей невесте Марте Бернейс «для укрепления сил», а также предлагал «зелье» собственным сестрам и коллегам для их пациентов. Сегодня его бы привлекли к уголовной ответственности за распространение наркотиков.

Зигмунд понял разрушительную силу кокаина лишь в 1886 году, когда число зависимых от этого вещества людей во всем мире достигло угрожающих по тому времени цифр. Позднее ученого жестоко критиковали за пропаганду наркотиков, а сам он старался не упоминать об этой ошибке и не указывал злополучные статьи о кокаине в списке своих публикаций.

Как ни странно, несмотря на регулярное употребление Фрейд так и не пристрастился к кокаину и легко отказался от него, осознав, с каким злом имеет дело. Зато он «подсел» на никотин, как наркоман, и выкуривал по 20 сигар в день. В июне 1894 года Зигмунд писал своему другу и врачу: «После того, как ты мне запретил, я не курил 7 недель. Сначала, как я и ожидал, мне было очень плохо: сердечные приступы, дурное настроение и при этом жуткий абстинентный синдром. Через 3 недели это прошло, через 6 недель нормализовалась сердечная деятельность, но я стал абсолютно неработоспособен, я был поверженным, сломленным человеком. А через 7 недель я вновь, невзирая на мои обещания тебе, закурил… Первые сигары вернули меня к жизни, я снова стал хозяином моего настроения, работоспособность вернулась ко мне, и существование не казалось мне невыносимым, как это было раньше. Я, правда, курю теперь более умеренно, постепенно пытаюсь довести дневную норму до трех сигар и чувствую себя намного лучше, чем раньше…»

Попытка перейти на безникотиновые сигары не дала результата. Фрейд твердил, что без никотина он не способен на творческую работу. И даже рак полости рта, спровоцированный курением, не заставил его отказаться от вредной привычки. Хотя она и привела к трагедии, Зигмунд относился к своему пристрастию с большим чувством юмора. Его лечащий врач Макс Шур оставил такие воспоминания: «Когда я только начинал карьеру личного доктора Фрейда, он всегда предлагал мне, никогда в жизни не курившему, сигару. Я был застенчив и не мог отказать и мужественно пыхтел так, что искры сыпались. Он скоро обнаружил это. Однажды изучающе посмотрел на меня и весело спросил: «Шур, а вы вообще-то курите?» Я признался, что нет, и услышал в ответ: «И вы смеете переводить мои дорогие сигары?»

Первые упоминания о развитии рака у Фрейда относятся к 1917 году. К тому времени отец психоанализа едва разменял седьмой десяток. С начала первой мировой войны его портсигар все чаще оказывался пустым, и это было равносильно катастрофе. В письме своему ученику Шандору Ференчи Зигмунд сообщает: «Вчера выкурил последнюю сигару. Настроение резко ухудшилось. Ощутил злость, усталость и сердцебиение. Припухлость нёба, которую я заметил несколько дней назад, увеличилась. Мой пациент принес мне, слава богу, 50 сигар. Я закурил одну. Стало веселее, и припухлость нёба моментально пошла на спад. Я бы сам не поверил, если бы это не было так очевидно». Невероятно, но факт: раковая опухоль слизистой оболочки рта начала рассасываться только потому, что изменилось настроение Фрейда, хотя поводом к радости были те самые сигары, чей ужасающе канцерогенный дым спровоцировал рак! Современная наука не видит в этом ничего удивительного. Положительные эмоции защищают от онкологических заболеваний, а отрицательные обладают мощным канцерогенным эффектом. Настроение Фрейда редко бывало безоблачным, что сыграло не последнюю роль в формировании лейкоплакии.

Зигмунд был постоянно терзаем страхами, тревогами, подозрениями, перепадами настроения и ожиданием самого худшего. Сам он называл свое состояние неврастенией. Впадая в депрессию, знаменитый психиатр не мог сосредоточиться на работе. Он хватался за все подряд, рассматривал карты античной Помпеи, раскладывал пасьянс или играл в шахматы. Периоды черной меланхолии сопровождались приступами жесточайшего страха смерти. Фрейду казалось, что он вот-вот умрет, и он пытался предугадать дату печального события.

Зигмунд панически боялся путешествий, особенно по железной дороге. Переборов этот страх, тут же приобрел другой – опоздать на поезд, поэтому являлся на вокзал чуть ли не за сутки до отправления состава. Заболев оспой, которая в отличие от сибирской язвы не передается по почте (об этом ученому было прекрасно известно), он выдерживал свои письма к невесте вместе с конвертами в автоклаве (сухожаровом шкафу) 3 часа при 120 °. Только после этого боязнь заразить инфекцией драгоценную Марту отпускала его сердце. Кстати, он страдал сердечным неврозом с приступами, напоминавшими предынфарктное состояние, с той лишь разницей, что причина была не в сужении коронарных сосудов, а в самовнушении. Фрейд знал, что курение приносит вред миокарду, испытывал комплекс вины перед собственным организмом за то, что не может отказаться от вредной привычки, и «наказывал» себя сердечными приступами. В действительности сердце у него было необычайно здоровым.

В 43 года Зигмунд за 3 часа мог подняться на вершину крутой горы Ракс вблизи Земмеринга, не испытывая ни одышки, ни тахикардии. Не исключено, что рак, как и сердечный невроз, также возник в результате самопрограммирования. Фрейд был убежден, что за пристрастие к сигарам рано или поздно придется расплачиваться – не инфарктом, так онкологическим заболеванием, и оно не заставило себя ждать.

21 год ученый боролся со страшным недугом. После 1917 года он забывает о рассосавшейся опухоли, пока не обнаруживает ее снова спереди у правой нёбной дужки в феврале 1923 года. Фрейд надеется, что она опять сойдет на нет, но чуда не происходит. Через два месяца он обращается к врачам, и у них не достает мужества открыть знаменитому пациенту страшную правду. Ему говорят, что это начальная стадия рака, и обещают небольшую амбулаторную операцию, после которой его сразу же отпустят домой. Чтобы не расстраивать близких, Зигмунд сказал им, что идет на прогулку, а в действительности лег на операционный стол. Хирургическое вмешательство вышло неудачным – не вся опухоль была удалена, открылось сильное кровотечение, и в этот критический момент рядом не оказалось никого из медицинского персонала. Жизнь ученому спас сосед по палате – душевнобольной карлик. Он выскочил в коридор и стал звать на помощь. Кровотечение остановили, но Фрейду пришлось остаться на ночь в университетской клинике.

Он был очень слаб, оглушен лекарствами, испытывал страшную боль. Дочь Анна несколько раз пыталась вызвать к нему дежурного врача, но его так и не смогли добудиться. На следующее утро Зигмунда продемонстрировали как «интересный случай из практики» толпе студентов и отпустили домой. Исследовав опухоль под микроскопом, профессор Маркус Хайек, делавший операцию, поставил диагноз «плоскоклеточный рак» и рекомендовал облучение радием. В сентябре произошел рецидив – процесс распространился на челюсти, а также мягкое нёбо, слизистую щеки и языка. 11 октября более опытный хирург – профессор Ганс Пихлер после тщательной подготовки удалил нижнюю челюсть и часть верхней, перегородку между ртом и носом, а в ноябре провел повторную операцию. Больному изготовили громоздкий протез, который стал для него орудием пытки. Еда, курение, речь – все это сопровождалось страшной болью. Протез давил и натирал нежную слизистую оболочку, вызывал бесконечные воспалительные процессы, а попытка уменьшить размер аппарата делала его нефункциональным. Кроме того, Фрейд никак не мог заставить себя бросить курить. Канцерогенный дым вызывал образование новых раковых очагов, и их приходилось постоянно удалять.

В январе 1924 года Фрейд снова возобновил медицинскую практику: ежедневно принимал 6 пациентов, хотя и не мог много говорить и нуждался в постоянном уходе. «Правильным, наверное, было бы оставить работу и найти уединенный угол в ожидании естественного конца, – описывал он свое состояние. – Меня постоянно что-то мучает. Казалось бы, так просто – заменить часть челюсти на протез, и все в порядке. Но протез никогда не бывает в порядке, только постоянные попытки к его усовершенствованию. Моя правая нижняя половина лица (особенно нос и мочки ушей) чрезвычайно тяжела, нечувствительна, правое ухо не функционирует, кроме шума, я ничего не слышу, и это доставляет мне крайнее неудобство, когда я нахожусь в обществе. Речь оставляет желать лучшего. Жевать и глотать я еще могу, однако нежелательно, чтобы кто-либо присутствовал при этом процессе».

В 1929 году Фрейд взял обещание со своего личного доктора Макса Шура прервать его мучения, если это понадобится, и тот сдержал слово 22 сентября 1939 года, вколов пациенту двойную дозу морфия. Ведь задача врача – продлевать жизнь, а не мучительную кончину. Это был первый в истории западной медицины случай эвтаназии по договоренности доктора и больного. Фрейд находился в безвыходном положении: ничего не ел, у него то и дело открывалось кровотечение, сквозная рана на щеке разлагалась, причиняя невыносимую боль, а он мужественно отказывался от лекарств, которые могли бы облегчить страдания. Болезнь подточила тело ученого, но не сломила дух. Любимая собака породы чао по кличке Люн в ужасе забивалась в угол, когда ее впускали в комнату умирающего, но самому Фрейду уже нечего было бояться. Он победил все свои фобии, в том числе и самую главную – страх смерти и ушел из жизни не потому, что устал страдать, а из-за того, что не видел смысла в дальнейшем существовании, поскольку не мог больше лечить больных, диктовать свои труды и даже просто читать. Его прах заключили в древнегреческую амфору, подаренную Фрейду на 75- летие. Символ, достойный отца психоанализа: сладость жизни и горечь смерти, запечатанные в хрупкие черепки седой вечности...

Всего Фрейд перенес 33 операции на нёбе, а история его болезни за 16 лет разрослась во внушительный том на 53 страницах

Светлана КОНОНОВА, психоневролог
Популярная медицина N 5-6